Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так или иначе, но Абдулали смог все же удержать людей от ненужного кровопролития: решили, что на выпад ильгарлинцев не следует обращать внимания. И те самые молодцы, которые только что горланили о мести за оскорбление, пустились в свадебное веселье.
Звуки зурны и бубна неслись и из дома жениха, и из дома невесты. Скоро лихие всадники поедут к дому невесты, чтобы отвезти ее в дом жениха. А пока готовились к конным состязаниям, в которых проявится удаль и стать наиболее ловких.
Договорились считать победителем того, кто первым доскачет от дома Махмуда-киши до Черной скалы, подхватит там заранее привязанного барашка и примчится обратно. Когда условия скачек были оговорены, распорядитель свадебных торжеств Махмуд-киши, от дома которого и начинались скачки, взмахнул рукой, и всадники, подбадривая себя криком и свистом, почти слившись с конями в одно целое, понеслись к цели. Камни и комья глины летели из-под копыт. Когда счастливец, подхватив в седло барашка, прискакал обратно и поднял коня на дыбы в знак победы, зрители в восторге закричали. И в это мгновенье раздались четыре выстрела. Вначале никто не сообразил, кто стрелял.
Жертву обнаружили не сразу, а чуть погодя: неподалеку от своего дома, скрючившись, на боку лежал распорядитель свадебных торжеств Махмуд-киши. Когда к нему подъехали, он был еще жив, изо рта вырывалось хриплое дыхание, он силился что-то сказать, но на губах только пенилась кровь. Его попытались поднять, он задергался и мгновенно затих. И тут увидели большую рваную рану на его груди.
Всадники пустились на поиски убийцы. Кто-то видел, как на другой берег Базар-чая перебрались двое вооруженных людей; пригибаясь, добежали до высоких кустов, росших поодаль от берега, вывели оттуда оседланных коней и поскакали к ущелью. Расстояние было слишком велико, чтобы их можно было догнать.
Ильгарлинцы осуществили свою угрозу: праздник нашего села превратили в траур. Народ, собравшийся на свадьбу, попал на похороны одного из аксакалов нашего села. Махмуда-киши люди любили за общительность и веселый нрав, готовность прийти на помощь в разрешении самых запутанных споров. Его часто просили быть распорядителем на свадьбах и праздниках, на поминках и похоронах. А вот теперь пришли его собственные похороны.
Тело убитого положили на носилки, накрыли черным покрывалом и внесли в дом. Женщины причитали и плакали, жены несчастного рвали на себе волосы и царапали лица. В этом исступлении было что-то жуткое. Толпа вокруг кричала: «Кровь! Кровь!» — взывая к кровной мести. Но кто отомстит? Старшему из двух сыновей Махмуда-киши одиннадцать лет.
Навстречу толпе, призывавшей к отмщению, вышел мой отец. Он поднял руку, и я удивился, каким уважением пользуется он: траурные носилки остановились, толпа смолкла, женщины перестали стенать и плакать.
— Вы жаждете крови, как этого требует обычай. Видите в этом храбрость и мужество. Только вы очень ошибаетесь, мужество не в этом.
— А как же иначе? — громко крикнул высокий чернобровый парень, местный заводила. — Что ж, спокойно смотреть, как они стреляют в нас, или трусливо прятаться, чтобы избежать пули?
— Я предлагаю не прятаться, а точно узнать, кто стрелял, и наказать убийцу! Но не затевать братоубийственную резню! Жестокосердные сделали свое подлое черное дело, так не станем и мы убийцами!
В наступившей тишине прозвучал голос Абдулали:
— Но как нам поступить, Деде-киши?
— Мне нужно время, чтобы отправиться в Ильгарлы и узнать у тамошних аксакалов имена убийц. Но я должен быть уверен, что в Вюгарлы ружья повешены на стены! Мужчины займутся похоронами Махмуда-киши. По нашим обычаям, тело должно быть погребено сегодня же, а я пойду в Ильгарлы.
Вторая жена Махмуда-киши, молодая и красивая женщина, у которой лицо в знак траура было открыто, обратилась к моему отцу:
— Деде-киши, у нас просьба: пусть хоть один день он побудет у нас в доме гостем, а похороны перенесем на завтра.
К моему отцу обращались как к старшему!..
Ни следа от недавнего веселья. Все, что должно было украсить свадебные столы, перенесли в дом покойного. Всю ночь женщины, окружавшие тело, причитали и плакали, обе жены и дочери покойного снова рвали на себе волосы и царапали лица. Погребение состоялось только на закате, следующего дня. Село вышло проводить в последний путь хорошего человека. Последнюю молитву прочел Абдулали.
В тот же день вечером из Ильгарлы вернулся отец: убийцами Махмуда-киши были сыновья покойного Садыха: действительный убийца распустил слух, что виновниками смерти Садыха являются вюгарлинцы, вот и решили сыновья Садыха отомстить за отца. Аксакалы Ильгарлы обещали отцу, что поймают и приведут убийц Махмуда-киши в Вюгарлы после седьмого дня траура, который у мусульман считается священным.
И точно: после седьмого, поминального дня в Вюгарлы появилась процессия — впереди ехала арба, нагруженная мешками с зерном, за арбой гнали трех упитанных буйволиц и десяток баранов, на плече одного из девяти посланцев соседнего села был хурджин с чаем и сахаром. Вслед за посланцами, опустив головы, со связанными за спиной руками шли без папах сыновья Садыха. У них на груди болтались подвешенные за шею обнаженные сабли — знак позора: человек, проливший кровь невинного человека, приходит с обнаженной саблей, готовый принять смерть от рук родственников убитого. Но, по обычаям старины, этим правом родственники почти не пользуются, довольствуясь униженным раскаянием и позором виновного.
Так было и в этот день. Братья Махмуда-киши сняли с шеи своих кровных врагов сабли и развязали парням руки. Сыновья Садыха опустились на колени и так, на коленях, поползли к стоящим поодаль вдовам. Женщины подняли кающихся на ноги, показав этим, что прощают убийцам их тяжкий грех.
И снова прозвучала молитва — на сей раз молитва прощения. Посланцев Ильгарлы пригласили в дом покойного на поминки.
ПИСЬМО В БАКУ
Жизнь в Вюгарлы шла своим чередом. Но только я не находил лекарства от раны, которая была в моем сердце. Как и раньше, я поднимался с рассветом и отправлялся на горные пастбища пасти Хну или с отцом выезжал в поле косить траву, заготавливая корм скоту на зиму. Как и в счастливые дни, я стоял над обрывом за нашим домом под старой алычой, откуда хорошо видна белая голова горы Ишыглы. Но что-то изменилось во мне — жизнь потеряла для меня интерес. Все, что я делал, — делал по привычке, не ощущая ни радости, ни удовольствия. Спросят о чем — односложно отвечу. И худел, таял с каждым днем, одежда болталась на мне как на палке.
Мама решила, что меня сглазили, и упросила Абдула съездить в село Гызылджик, где, как говорили, появился дервиш, который пишет заклинания